Глупый немец


Чердак моего деревенского дома завален пустыми зелёными ящиками с надписью Kohlen. Что это и для чего, мне не очень понятно. Ясно одно – ящики эти немецкие, времён Великой Отечественной войны. В те времена моя затерянная в тверских лесах деревенька была неизвестно зачем оккупирована вермахтом. Деревушка наша находится на высоком холме, откуда открываются прелестные виды на окрестные топкие болота и непроходимую до сих пор тайгу. Из крестьян осталась одна тётя Нина, которая ещё очень хорошо помнит немцев.
– Какие они, немцы-то? – спрашиваю я тётю Нину и всегда получаю несколько скрашенный деревенским фольклором ответ.
– Хорошие немцы, не охальники! Пришли, надысь, корову у нас отымать себе на мясо. Мамка нас в кучу малых собрала и говорит: «Ревите, мальцы, в три ручья!» Нас, детей, трое было, мы ревём в голос и кричим: «Ой! Немцы корову отымают! Как мы жить-то будем? Ой, совсем пропадём без коровы».
Немецкий офицер, командир ихний, слушал, слушал, да как заорёт: «Отдайте энту корову взад! Пущай русские дети молоко пьют, а мы вместо коровы зато всех петухов зарежем, себе на приварок!!!»
Тётя Нина довольно морщится и кивает: «Нам старых кочетов не жалко было, пущай немцы ядять. Так-то мы, Деметрий, и жили с ворогами энтими, хорошие немцы были, но шибко глупые».
Я от неожиданности крякаю. Разные немцы, конечно, но чтобы «глупые»? Мы привыкли, что фашисты все свирепые, кровожадные, жестокие, безжалостные, а тут, поди ты, глупые. Следовало привести убедительные факты.
– А почему глупые немцы, тётя Нина? В чём, собственно, заключалась их глупость? – спрашиваю я старушку. И тут же получаю ответ.
– Ясно в чём! Мёрзли они. Набьются в избу и печь топят. Топят её, топят. Топят и топят, без продыху. Матка им говорит: «Печь должна опосля топки созреть, отстояться, угольки должны тлеть и кирпич нагревать, вот тады тепло в доме будет!»
А они не слухают, а топят. Печь аж вся красная стоит. Вот-вот крыша полыхнёт, а они топят без перерыву! Спалить нас хотят, нешто умные? Глупые, конечно. Самим-то опосля куды деваться? Кругом дерева одни, мороз в тот год стоял лютый. Все дровы сожгли подчистую.
Я соглашаюсь – действительно глупо. Русская печь не европейский камин, она тепло отдаёт медленно и долго. После одного хорошего протопа на лежанке можно три дня спать в тепле и блаженстве.
– Мы им, ясное дело, свою хорошую пилу даём, вострый топор, санки. «Идите в лес, говорим, дровы заготовляйте!» – продолжает тетя Нина. – А они нуль внимания, фунт презрения! Сидят в избе, ружья чистят, на двор не выгонишь. Плетень пожгли, щепки, палки, солому, а разве этим добром натопишь?
– И что дальше было? – спрашиваю я.
– А вот что! – бодро отвечает старушка. – Дрочатся они, значит, дрочатся по всей улице, а толку нет.
Несколько неожиданное слово «дрочатся» в нашей деревне имеет только одно значение – «суетятся». По-научному это называется «местный диалект», и им пропитано у нас всё. Первое время я даже плохо понимал, о чём речь. Например, здесь все ходят в лес «по гробы». Рюкзак называют «кухоль», петуха – «кочет» и так далее, хоть словарь составляй. Древнерусские слова – типа мраз, зрак, борзо, обло, жено, опричь, испод, понева, домовина, рубель, ведмедь, истома, блуд – сыплются из тети Нины как из рога изобилия.
– Ихний-то командир чего удумал! Дал такой солдатам приказ: «Валите ёлку, режьте сучья и волоките к избе». Сам, значит, отворил настежь окно и говорит: «Двигайте комлем ёлку через окно в избу, прямо в печь!» Чело-то печи как раз супротив окна находится. Немцы втащили комель в печь и зажгли. Печь плохо, но горит. Немцы довольны, а офицер хохочет, как филин, думает, он самый умный. Как у них кусок сгорит, так они ель ещё дальше двигают в печь, а окно-то открыто, из него мразом жгёть… Кто ж так топит? Ну разве умные немцы? Глупые.
– Глупые – соглашаюсь я, пытаясь представить себе эту действительно странную картину.
Офицеру нравилось временно проживать в России. Он любил есть жаренную на сале картошку, варёный из горохового концентрата суп, солёные огурцы, рыбные консервы, пил шнапс и русский самогон, по долгу службы целыми днями смотрел в мощный бинокль на нашу единственную дорогу.
Мой дом и сегодня доверху набит серьёзной советской символикой. «Серпастые», «молоткастые» почётные трудовые грамоты висят на стенах, которые, в свою очередь, оклеены газетами с фото вождей мирового пролетариата. То Сталин, то Ленин, то Маркс, и Энгельс пристально, не мигая, смотрят в спину. Кроме самых главных, несколько десятков вожаков «поменьше». Лозунгов и мудрых изречений тоже хватает: «Коммунизм – неизбежен!», «Долой капитал, да здравствует диктатура пролетариата!», «Пуще главы береги винтовку!», «Только против прививки бессильна смерть!», «Клином красным бей белых!», «На коня, Пролетарий!», «Да здравствует демонстрация Быта!» и даже «Руки прочь от социалистической Германии!» в газете «Правда» за 1940 год.
В те далёкие времена символики, видать, было не меньше. Немецкий офицер вглядывался во враждебные красные звёзды, серпы и молоты, но не хмурился. Он уважал символы, однако больше любил разглядывать мутные фотографии предков тёти Нины. Мужики из окрестных сёл и деревень при Царе все служили в драгунах. Их мужественные, воинственные, усатые физиономии полюбились офицеру. Традицию служения Отечеству, тверские мужики продолжили и при Советах. Фото в будёновках и шинелях с «разговорами», в фуражках и пилотках, офицер разглядывал особенно долго и тщательно. Очевидно, он догадывался, что отец и старшие братья тёти Нины находятся на фронте, но ничего не говорил, не спрашивал, оргвыводов не делал. Он был неплохой мужик, этот немец. Он даже давал чистить свой армейский пистолет Нининому брату Васятке, который с горящими глазами разглядывал это чужое сокровище. Немец любил стрелять из пистолета и был, своего рода, спортсмен. Васятка подкидывал в воздух пустую бутылку, а офицер стрелял и почти всегда попадал. Бутылки не кончались, потому как немецким оккупантам всё время подвозили полные бутылки, хлеб и консервы. Патронов тоже не жалели.
Ещё немец вёл дневник, где записывал особо важные мысли, свои и чужие, которые постоянно приходили ему в голову. Он писал: «Волной войны меня выбросило на пустынный берег…война везде ужасна, особенно в столь прекрасном, почти сказочном месте, как эта русская деревушка. Житель Востока, многим отличается от жителя Запада. Он лучше нас переносит лишения и одинаково невозмутимо относится как к жизни, так и смерти. Его образ жизни прост и даже примитивен по сравнению с нашими стандартами. Удивительно, как долго русские могут существовать на том, что для немцев означало бы голодную смерть. Они не боятся бесконечных лесов и ужасающего холода. Им не в диковинку зимы, когда температура падает до -40°С. Я испытываю мистический ужас и сильную меланхолию от ландшафта, который действует угнетающе, особенно томительно мрачной осенью и бесконечной зимой. Россия – это тяжёлая школа для германского солдата. Порой мне кажется, что мы растворимся в этой земле, как туман, она поглотит нас целиком… мы всего лишь круги на воде, каждый день я смотрю в лицо вечности. Теперь ясно осознаю, что такое война…».
Райская жизнь в деревне закончилась для офицера внезапно. Немец имел обыкновение рано утром делать гимнастику по системе Мюллера. В одной майке и трусах (на майке была крупно отштампована чёрная свастика!) офицер выходил на заснеженное крыльцо и начинал резко приседать и чётко размахивать руками. При этом он хрипло отсчитывал: «Айн, цвай! Айн, цвай, драй!» Забыл, глупый немец, где находится. Потерял бдительность. Это его и сгубило.
Внезапно щёлкнул на морозе всего один выстрел, и офицер лбом упал в колючий снег. Солдаты выскочили на улицу, и тут же со всех сторон, из-под каждого куста и с чердаков их стали расстреливать партизаны. Немцы бросились бежать, но как убежишь от пули, выпущенной из трёхлинейной винтовки?
Партизаны забрали оружие, бинокль, бутылки, консервы, патроны, погрузили всё на корову и, молча, растаяли в лесу. Убитый офицер долго стыл в сугробе. Деревня у нас холмистая, ребятишки залили горку, живо раскатали и лихо свергались вниз. Тут и немец пригодился. Васятка вырвал его из сугроба, окатил ведром из колодца, привязал к рукам верёвку и поволок в гору. Из немца получились хорошие катанки. Весело клубится лёгкий снежок, слышится с горки счастливый детский визг и лай лохматого тузика. Дети жестокой войны играли в то, что было рядом.
До самой весны «катался» убитый немец с горки, а потом его похоронили по-христиански. Тихо лежит он в гостеприимной русской земле, и журчат над ним талые весенние ручьи, а зимой поют метели…
Поистине, пока жива тётя Нина, никто в нашей деревне не забыт и ничто не забыто.


№153

Содержание №153

МАСТЕР-NEWS

СОБЫТИЕ
Heym – оружие года

ВЕЛИКИЕ ОРУЖЕЙНИКИ
Хуго Шмайссер в Ижевске, или конец одного мифа (ч. 2)
И. Шайдуров

ОРУЖЕЙНЫЙ МИР
К-96: легенда продолжается
К. Тесемников

ИСТОРИЯ
«Аншутц-Фортнер» 1827F, или четверть века великой биатлонной революции (ч. 2)
И. Шайдуров

OLD ARMS
Французская шпилька «по-шведски»
В. Лесняк

ГОСТЬ НОМЕРА
«Драгоценности» сестёр Фаусти

ДРУГОЕ ОРУЖИЕ
Всегда есть, всегда заряжен
С. Мишинёв

ВЫСОКАЯ ТОЧНОСТЬ
Современные высокоточные стволы
А. Сорокин

КРУПНЫМ ПЛАНОМ
Эксклюзивные сюжеты из Тулы
Е. Копейко

СНАЙПИНГ
Краснодар 2009 (ч. 2)
С. Челноков, В. Бельцов

КИНОВЫСТРЕЛ
«Бросок кобры»
К. Тесемников

ОТ А ДО Я
Оружейные мастера и фирмы России XVII-XX веков
Ю. Шокарев

ВЫСТАВКА
Интерполитех 2009. Полигон

СПОРТ
Спортинг. Кубок России
А. Кулысова

Кубок СП «Бизнес кар» по компакт-спортингу

СТРАНИЦА ДМИТРИЯ ДУРАСОВА
Глупый немец

Страница Дмитрия Дурасова